— Тут Михайла вышел, стонет, шатается. Зарубил он меня, говорит. С него кровь течёт с головы, сняла кофту с себя, обернула голову ему, вдруг — как ухнет! Он говорит — погляди-ка, ступай! Страшно мне, взяла фонарь, иду, вошла в сени, слышу — хрипит! Заглянула в дверь — а он
ползёт по полу в передний угол, большой такой. Я как брошу фонарь да бежать, да бежать…
Неточные совпадения
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов,
по снегу на крышах
ползли тени дыма, сверкали в небе кресты и главы церквей,
по белому
полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное глазам.
Как ни слаба была полоска света, падавшая на
пол залы сквозь ряд высунутых стульями ножек, но все-таки
по этому
полу, прямо к гостиной двери,
ползла громадная, фантастическая тень, напоминавшая какое-то многорукое чудовище из волшебного мира.
Тонкие паутины плелись
по темнеющему жнивью,
по лиловым махрам репейника проступала почтенная седина, дикие утки сторожко смотрели, тихо двигаясь зарями
по сонному пруду, и резвая стрекоза, пропев свою веселую пору, безнадежно
ползла, скользя и обрываясь с каждого скошенного стебелечка, а
по небу низко-низко тащились разорванные
полы широкого шлафора, в котором разгуливал северный волшебник, ожидая, пока ему позволено будет раскрыть старые мехи с холодным ветром и развязать заиндевевший мешок с белоснежной зимой.
А
по воздуху летают огнекрылатые змии-аспиды, образ девичий имущи, хобот скорпиев, а
по полу скачут жабы проклятые, мечутся крысы злые огненные,
ползут черви ядовитые…
И вот живет она, ему на страх и на погибель, волшебная, многовидная, следит за ним, обманывает, смеется: то
по полу катается, то прикинется тряпкою, лентою, веткою, флагом, тучкою, собачкою, столбом пыли на улице, и везде
ползет и бежит за Передоновым, — измаяла, истомила его зыбкою своею пляскою.
Дом наполнился нехорошею, сердитой тишиною, в комнату заглядывали душные тени. День был пёстрый, над Ляховским болотом стояла сизая, плотная туча, от неё не торопясь отрывались серые пушистые клочья, крадучись,
ползли на город, и тени их ощупывали дом, деревья, ползали
по двору, безмолвно лезли в окно, ложились на
пол. И казалось, что дом глотал их, наполняясь тьмой и жутью.
На крыше «Рабочей газеты» на экране грудой до самого неба лежали куры и зеленоватые пожарные, дробясь и искрясь, из шлангов
поливали их керосином. Затем красные волны ходили
по экрану, неживой дым распухал и мотался клочьями,
полз струей, выскакивала огненная надпись...
Чувствовалась близость того несчастного, ничем не предотвратимого времени, когда
поля становятся темны, земля грязна и холодна, когда плакучая ива кажется еще печальнее и
по стволу ее
ползут слезы, и лишь одни журавли уходят от общей беды, да и те, точно боясь оскорбить унылую природу выражением своего счастья, оглашают поднебесье грустной, тоскливой песней.
Холод утра и угрюмость почтальона сообщились мало-помалу и озябшему студенту. Он апатично глядел на природу, ждал солнечного тепла и думал только о том, как, должно быть, жутко и противно бедным деревьям и траве переживать холодные ночи. Солнце взошло мутное, заспанное и холодное. Верхушки деревьев не золотились от восходящего солнца, как пишут обыкновенно, лучи не
ползли по земле, и в
полете сонных птиц не заметно было радости. Каков был холод ночью, таким он остался и при солнце…
По полу, через всю переднюю, лежала чуть заметная полоса слабого света и
ползла через открытую дверь в темный кабинет и здесь терялась во тьме.
На дворе было уже темно, но в мою комнату
по полу ползло откуда-то густое, желто-пунцовое освещение.